Зразы мясные по-белорусски
Зразы – это блюдо белорусской кухни (их также готовят в Литве, Польше и на Украине). Если обобщенно, то зразы это котлета или мясной рулет с начинкой, роль которой могут выполнять овощи или яйца.
фарш 500 грамм ( я делала сама — телятина 300 грамм, свинное сальце 200 грамм, 1 яйцо, соль, приправы по вкусу, хлеб вымоченный в воде)
начинка: 2 отварных яйца, сырок плавленный (можно любой сыр), 2 луковицы пассированные (начинка может быть и другая)
берем лепешку фарша, выкладываем сверху начинку и покрываем такой же лепешкой фарша, формируем котлетку или колбаску (можно обвалять в сухарях)
обжариваем на сковороде и немного тушим под крышкой (я вливаю 2-3 ложки воды и парю зразы 5-7 минут)
ну вот наши зразы и готовы, но в идеале тушить нужно в отдельной кастрюльке в бульоне
а вот и мои зразы с грибами, здесь начинка из сыра, пассированного лука, отварного яйца, и отварных грибов (лисички) вкусненькие))
ПРИЯТНОГО АППЕТИТА.
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Источник
Зразы по-белорусски
Зразы по-белорусски
Дмитрий Шапиро
ПИТЕР, Новый год
В дверь позвонили ровно в десять.
— Я открою? – Мария машинально одернула халатик, провела ладонью по волосам.
— Да, пожалуйста, а то у меня руки в тесте.
Девушка щелкнула замком и отступила, впустив гостей – женщину в короткой серебристой шубке и высокого мужчину в расстегнутом пальто, без шапки.
— Опа-на! – сказал мужчина, весело и бесцеремонно оглядывая Марию с ног до головы. – Ты кто в этом доме, девочка? Ты Снегурочка? И где тебя Женька такую нашел?
— А на мосту! – вместо нее ответил Евгений, выглянув из кухни. – Ты их не бойся, Машенька, эта парочка только с виду такая наглая, внутри себя они добрые и вполне ручные.
— Правда, на мосту? – спросила женщина и протянула руку. – Я Наташа, этот длинный – Володя, мой муж. А что ты делала на мосту?
— Плакала. Женя проходил мимо, остановился и сказал, что на мосту плакать глупо, потому что ветер сдувает слезы. С тех пор плачу у него дома. Но мне надо переодеться, вы такие элегантные! Я мигом!
— Та-ак, Машенька и Медведь, — протянул Володя, хищно принюхиваясь к столу. – А чем здесь угощают сегодня?!
— А ничем пока, — осмелела Мария. – До Нового года целых два часа, и главное блюдо еще не готово. А слишком нетерпеливых Женя велел отстреливать.
— Дурной тон: отстреливать голодных, — заявила Наташа. – Люди с утра накапливают аппетит, мечтают о Женькиных вкусностях, слюнями, можно сказать, истекают. Скажи хоть, ради чего страдаем, что там у него скворчит на плите?
— Сама не знаю. Он говорит, что-то белорусское, но, кажется мне, сам запутался в названиях:”Цеппелины-зразы-колдуны”. А, может, импровизирует.
— Маша, расчисти место в центре стола! Быстрее, мне горячо держать это корыто! Вова, открывай водку! – и Евгений появился из кухни, держа на вытянутых руках огромное блюдо. Он и впрямь напоминал медведя, широкий, круглолицый, с короткими толстыми руками и ногами. – Провожаем старый год, ребята!
Через час Марии стало казаться, что из всех Новых годов, этот – самый лучший. Все четверо быстро захмелели: под чудесные колдуны-зразы водка пилась удивительно легко. И разговор был не заумным, как она опасалась с утра, когда спросила Евгения, что собой представляют те, с кем предстоит встречать праздник. “Он – доктор, написал вон те зеленые книжки, что на полке. Она преподает в консерватории, – ответил Евгений и подмигнул. – Но ты не бойся, они хорошие, несмотря на ученость».
“Что же тогда вас связывает?” – едва не спросила Мария, но быстро прикусила язык.
***
На этот невысказанный вопрос ответила Наташа, подняв очередную рюмку:
— Мы очень любим твоего Женю, детка, он легкий человек.
— И потрясающе готовит, – скромно вставил Евгений. – Хотел бы я посмотреть, как вы меня любите, слепи я омлет, вроде того, которым ты угощала нас на Черной речке!
— Мы тебя утопили бы там же, – ласково сказал Володя. – Натку тогда спасли только родственные связи со мной. А как хотелось ее окунуть за ту стряпню!
— Страшные люди, – пожаловалась Наташа. – Но мы выпьем, наконец?! Всего четверть часа до курантов.
Евгений вдруг поднялся, взял с полки телефон и плотно запер за собой дверь кухни. Наташа выругалась, длинно и витиевато. Володя успокаивающе погладил ее руку. “Твой клиент” – хрипло сказала она.
Мария поймала себя на том, что недоуменно таращится на них. Володя улыбнулся: ”Она намекает, на то, что я психиатр. Но Женя нормален. Нормальнее всех нас”.
Телефонный разговор был, наверное, очень коротким: Евгений отсутствовал не более пяти минут. Вернувшись, улыбнулся разъяренной Наташе и, быстро наклонившись, поцеловал ее в щеку.
— Отстань, дурак! – прошипела она. – Никогда больше не буду пить твою противную водку. И зразы твои отвратительны, их даже собака не станет есть!
Он снова коснулся губами ее щеки и положил ей на колени большую тонкую папку.
— Открой, это тебе. А ты, Вова, откупоривай шампанское, а то прозеваем Новый год!
Громко выстрелила пробка и тоненько ахнула Наташа:
— Ребята! Машенька, Володя, гляньте, какая прелесть! Женечка, солнышко мое, неужели я действительно такая красивая?
Мария узнала эту акварель, над которой Евгений работал до вчерашнего дня, но видела в ней только хаотические линии, овалы, углы. Впервые всмотревшись, угадала тонкое лицо Наташи, ее взгляд. Где-то в странных пересечениях и тенях – очень женственная точеная кисть, плавная округлость колена…
— Боже мой, Наташа! Вот почему мне показалось, что мы знакомы. Я же видела этот портрет и ничего в нем не поняла. – Мария приняла от Володи бокал шампанского и закончила фразу: – Ребята, вы из другого мира, вот!
— Машенька, мы просто вдвое старше тебя. Как говорит Натка, “глубоко за пятьдесят” – пояснил Володя, чокаясь с ней. – А, значит, из другого времени. Ну, с Новым годом, счастья нам всем!
— С новым счастьем, – кивнула Мария. – Но в прошлом году, сорок секунд назад, я была полной дурой и не поняла, что так рассердило Наташу. Это был звонок в ЦРУ?
— Это был звонок в прошлое, – серьезно ответил Володя. – В то самое прошлое, из которого твой друг так и не вырос. Мы наблюдаем двадцать лет подряд, как он звонит в Минск женщине, которую любил в детстве. Жень, я расскажу?
— Рассказывай, – буркнул Евгений. – Только не путай, пожалуйста, времена глаголов: “любил-любит”.
***
— Не учи меня глаголам, – огрызнулся Володя. – И давайте пить водку вместо этой газировки, от которой пучит живот. Тем более, что рассказ мой будет хоть и коротким, но злым.
Так вот, Машенька, в детстве этот тип влюбился, как и все в том нежном возрасте, даже такие циники, как я. Девочка была, скажем, успешная: “отличница-комсомолка-спортсменка и просто – красавица”. И окружение было впору: физики-умники-кавээнщики. Так что Женю на таком фоне не разглядеть было и с микроскопом. Но его это не смущало. После армии переехал в Минск из их деревенского городка, как его там: Светлогорск? Устроился жестянщиком, пока она заканчивала аспирантуру, писал ей письма, дарил цветы на день рождения и просто так. И лед вдруг треснул: как-то зимой она его заметила. И зима превратилась в весну – поцелуи, обещания возле утонувшей в снегу церквушки, вальс из Равеля на пустой ночной танцплощадке. Танцевали “под язык”, естественно, какая музыка зимней ночью в пустом парке! Этот оболтус тогда просто опьянел от счастья. Я правильно излагаю, Женя?
— Слишком правильно, – кивнул Евгений. – Так правильно, что мне и впрямь захотелось водки. Наташа закусит салатом, зразы она уступает нам и собакам.
— Ни за что! – Наташа заслонила блюдо руками. – Я опять люблю тебя и твои зразы.
— Ну, так я продолжу. – Володя поставил пустую рюмку на стол. – Девушка, кажется, была счастлива тоже. Влюбленность, знаете ли, штука заразная, передается через дыхание. Женя, долго продолжалась идиллия?
— До мая, – ответил Евгений. – Как раз на праздники меня подстерег один из супермальчиков. И сообщил, что Наде нужен другой человек, яркий, образованный, умный. И если желаю ей добра, то должен отойти в сторону. Думаю, что-то подобное он объяснил и ей. Это чувствовалось при нашей следующей встрече, что прошла без нежностей и оказалась последней.
— Он что, для себя старался? – возмутилась Мария. – Вот гад!
— Я так и подумал, даже спросил его. И получил ответ, что между ним и Надей такая же пропасть, как между Надей и мной. Недостойна, мол.
— И ты не врезал ему по морде, – возмутилась Мария. – Да я бы…
— Врезал. Два раза подряд. И промазал: он профессионально уклонился, похлопал меня по плечу и ушел. Стройный такой. Служит нынче где-то высоко в Минске, сохранил отличную форму.
— А Надя что?
— У нее все путем. Сделала научную карьеру, заведует кафедрой. Поздно вышла замуж, за аспиранта, лет на восемь моложе. Говорит, что счастлива.
— Тогда в чем же дело?
— А ни в чем, — вступил Володя. – Женя думал, что переболеет их разрывом, так у многих случается. Но вот — заклинило. Думал только о ней, бродил по кварталу, где она жила, хоть мельком увидеть, хоть услышать. К счастью, подвернулась эта квартира в Питере. Кто здесь жил, тетка?
— Ага, — кивнул Евгений. – Когда ее обездвижило, семья наша решила, что я меньше всех теряю от переезда: один, свободен. Поселился здесь, ухаживал, пока жила. Я и сам был рад уехать, думал, избавлюсь от наваждения. Не получилось. Стараюсь не надоедать; звонки раз-два в год, письма и того реже. Но думаю о Наде постоянно. Мне не мешает, привык за тридцать лет. Друзей – злит, ты сама видела.
— Еще бы! – Наташа раскраснелась от возмущения: — Один, как пень, ни жены, ни детей. И все время в стойке, как борзая: авось свистнет-позовет. То-то помчимся!
— Некоторые мои коллеги, — Володя ехидно прищурился. – Даже многие из них, считают, что мужское однолюбие, особенно в случае идеальной дамы, с которой не спишь, это признак половой слабости, неуверенности в себе-самце.
Мария протестующе замахала рукой, но, покраснев, осеклась. Наташа хихикнула: ”Да ладно, милочка, мы знаем, что это не Женькин случай. Монахом он никогда не был”.
— Меня смущает, что свистнет-позовет она обязательно, это я вам заявляю, как профессионал. Психология такая же строгая наука, как и физика, и люди следуют ее правилам, как планеты законам Кеплера. И Женя помчится, да. А вот уж из этого ничего хорошего не выйдет.
Мария медленно поднялась, обошла стол и обняла Евгения сзади, сведя руки на его груди.
— Ничего не смыслю в психологии, но рассказ ваш меня не напряг, мало ли кто кого позовет. Сейчас у нас Новый год, нам хорошо, на столе еще много всякого. Давайте радоваться!
***
МИНСК, Новый год
В это самое время, в Минске, женщина по имени Надя говорила своим гостям, вертя в руке умолкнувшую телефонную трубку:
— Это из Петербурга. Тот самый Женя, из детства. Все еще влюблен, все еще один и все еще звонит. Я даже чувствую себя странно виноватой, что счастлива с Игорем, что у меня все прекрасно.
— Не ревнуешь, Игорь? – один из гостей положил руку на плечо стройному мужчине с ухоженной “профессорской” бородкой, в очках с тонкой золотой оправой.
— К этому? – красивый глубокий баритон Игоря диссонировал с пренебрежительным тоном. – Старый, толстый, тупой. Кажется, даже школу закончил с трудом. Насколько мне известно, перебивается случайными заработками: то лабает на гармошке, то продает картинки у метро. Нет, к ничтожеству не ревную.
“Меня тошнит от его самодовольства”, – прошептала соседке по столу крупная седеющая женщина. – “Кем был бы он сам, не стань Надиным мужем. А сейчас просто оскорбил, назвав стариком ее ровесника. Намекает на девять лет разницы, гад!”
***
ПИТЕР, начало мая
— Женя, ты же знаешь, у меня есть комната на Лиговке. Но если хочешь, буду ждать здесь, в твоей квартире. Не укладывай пока саксофон, сыграй мне, есть еще время!
— Что бы ты хотела услышать?
— Ту мелодию из Равеля, под которую вы танцевали в зимнем парке. Или это фантазия Володи? Я позвоню им сама, представляю, как вскипит Наташа. И как загордится Володя: и полгода не прошло, а его предсказания сбылись, она свистнула – и ты пакуешь чемодан. Женя, а на что ты будешь жить там, в этом Надином Минске? Боюсь, она не позволит тебе играть на саксофоне в подземных переходах или рисовать прохожих: как на это посмотрят коллеги на кафедре!
— Как-нибудь прокормлюсь, Минск ведь и мой город, хоть и прошло тридцать лет. Найду старых друзей, помогут устроиться. Правда, я умею только малевать да пиликать на дудке, но все образуется. Живи здесь, конечно, но ты никому ничего не должна, это я насчет “ждать”. Там в спальне, Машенька, в моей тумбочке, подарок для тебя. Распакуешь через неделю, десятого мая. Ну, мне пора.
— Не надеялась, что вспомнишь, что именно в этот день, год назад, я плакала на мосту. Наклонись, милый, я перекрещу тебя, будь сильным и спокойным!
***
МИНСК, декабрь
…Как-то под утро она сказала, что никогда не была любима с такой нежностью. Но это, как раз, просто: тот, кем она была любима – и была ли? – разве мечтал о ней многие годы, ему счастье само упало в руки. А по Володиной теории должен был давно и тайно ненавидеть, облизываясь на молоденьких. Надя-надежда… как тихо она спит. Евгений приподнялся на локте, разглядывая милое лицо, в котором до сих пор угадывались черты той девочки из зимнего парка, Дэзи из “Бегущей по волнам”. Только вот эти скорбные морщинки в уголках рта, но и они почти разгладились за эти месяцы. А, казалось, впечатаны уже прочно, так заметны были тогда, в мае, после многих лет разлуки. И черные тени под заплаканными глазами. Ну, тени, положим, исчезли, а если что-то и угадывается на их месте, то это из-за него. Она часто смеется, усталая, увертываясь от его губ: “Уймись, глупый, вот же я вся, и завтра буду”. Завтра. А послезавтра у них не будет, это ясно и без мудрствований Володи. Когда говорят с надрывом “никогда не прощу”, когда жалуются “он был для меня всем, но предал, сказал, что я старая, а он хочет пожить для себя”, но при этом все время поглядывают умоляюще на телефон, то прощают сразу.
А умница Марина, ее двадцатилетняя дочь, заявила намедни без обиняков, рассматривая в упор смеющимися глазами:
— Надо и мне завести такого Женю. Когда меня бросят, буду демонстрировать знакомым, что осталась на плаву и востребована.
— Таких, как ты, не бросают. Разве что уходите сами.
— Зато таких, как мама, бросают всегда, хорошенько использовав. Но я вам благодарна, Женя, она расцвела, как никогда при папе, он не часто баловал ее своим вниманием… ночью. А когда вы нам играли на ее дне рождения, в мае, это был класс! Многие гости хлюпали носами, я видела.
— Просто тактический ход, они наши с твоей мамой ровесники, и я играл мелодии нашей юности.
— Разве? Я-то вам не ровесница, а глаза были на мокром месте. А скажите-ка, – она хитро прищурилась, – почему при светловолосых голубоглазых родителях я темная, с зелеными глазами, как у вас?!
— В семье не без урода, – отшутился Евгений. – А версия, на которую ты намекаешь, не проходит. Мы расстались с Надей лет за десять до твоего рождения. А что, тебя не устраивает твой собственный папа?
— Ну, у родителей есть свои плюсы и минусы, как у любого источника питания, – засмеялась Марина. Она вдруг посерьезнела. – Хочу сказать, что не стеснялась бы вас, будь вы моим отцом. Жаль, что скоро уедете.
— Скоро? – Евгений прищурился. – Значит, папа уже устал от юной аспирантки и возвращается в лоно семьи? Недолгой же была ее любовь, с апреля по декабрь всего-то. Что ж, Новый год встретите в полном составе, в привычном кругу, ага.
— Женя, милый, я очень сожалею. Получилось, что и вас использовали.
— Все нормально, девочка. Мне самому были нужны эти полгода. Замкнуть круг, избавиться от своеобразного наваждения. – Он говорил серьезно, раздумчиво, глядя ей в глаза. – Через два дня поможешь мне незаметно убраться, чтобы избавить маму от неловкости всяких там объяснений, ладно?
***
ПИТЕР, декабрь
— Наташа, Володя! – Мария старалась говорить в трубку спокойно, но голос “позванивал” от счастливого возбуждения. – Наташа, Володя, если вас еще никуда не пригласили, то мы с Женькой ждем вас завтра на эти, ну! – зразы-цеппелины-колдуны. Будем опять встречать Новый год вместе!
— Ну уж нет! – сурово ответила Наташа. – Сначала определитесь с названием, а вот затем приглашайте. – И не выдержав, завопила так, что Мария отвела телефонную трубку от уха: – Вовка, Женя вернулся. Ура-а-а. – и продолжила категорично: – Машенька, поздравляю, и мы едем к вам сейчас же. Он как, в порядке?
— Велел отключить телефон сразу после этого звонка. И включить только в следующем году.
Источник